(26.05.1799, Москва,
— 29.01.1837, Петербург), первый русский писатель мирового значения,
общепризнанный основатель русской литературы нового времени и канонизатор
русского литературного языка. Родился в семье небогатого дворянина, потомка
старинного боярского рода. Правнук (по материнской линии) абиссинца А. П. Ганнибала,
военного деятеля петровской эпохи. Ранние годы проводил в Москве и в
подмосковном имении Захарове, принадлежавшем его матери.
В 1811 г. поступил в Царскосельский лицей —
привилегированное высшее учебное заведение для дворянских детей, учрежденное по
указу императора Александра I. Лицейские годы — период интенсивного
творческого развития Пушкина. Используя каноны французской и русской
классицистской, рокайльной и сентименталистской поэтики XVIII — начала
XIX вв., требующей непременного соответствия между темой, стилем и жанром,
он создает ряд стихотворений, выдающих недюжинный талант (в том числе «Воспоминания в
Царском Селе», 1814; «Городок»,«Лицинию»,
1815; и др.). Поэты-предшественники, на чьи достижения прежде всего опирается
юный Пушкин — Батюшков и Жуковский; доминирующие
жанры — элегия и дружеское послание. Приметы индивидуального пушкинского стиля
проявляются уже в стихотворениях 1815—1816 г. (таких, как «Мое
завещание. Друзьям», «Сон», «Желание»).
На Пушкина обращают внимание Державин, Карамзин, Жуковский, Батюшков. Он участвует в
литературном обществе карамзинистов «Арзамас», которое объявило борьбу с
эстетическими взглядами «архаистов», объединившихся в «Беседе любителей
русского слова». Очень скоро, однако, Пушкин откажется от стилистической узости
арзамасцев и синтезирует в своей поэтике и стилистике основополагающие черты
двух антагонистических литературных направлений — младокарамзинизма (с его
установкой на средний стиль и разговорную речь образованного общества,
ориентированную на усвоение новоевропейских заимствований) и младоархаизма (с
его установкой на соединение высокого и низкого стилей, предполагающей
ориентацию на книжно-церковную литературу и одическую традицию XVIII в., с
одной стороны, и народную словесность, с другой). Ценность тех или иных
языковых средств у зрелого Пушкина не предписана внешними эстетическими
нормативами, а определяется их художественной выразительностью в рамках данного
замысла. Новизна и необычность пушкинского стиля поражали современников. Отказавшись
от априорного деления стилистических регистров на «низкие» и «высокие», Пушкин
не только создал принципиально новую эстетику, но и решил важнейшую
национально-культурную задачу — синтез языковых стилей и создание нового
национального литературного языка.
В 1817 г. Пушкин окончил лицей, получив чин коллежского
секретаря и назначение в Коллегию иностранных дел. В стихах 1817—1820 гг.
находит отражение бурная петербургская жизнь молодого поэта, участие в
литературном кружке «Зеленая лампа» — одном из центров политического,
религиозного и эротического вольнодумства (либертинажа). Пафос революционного
вольнолюбия и обличения переплетается в стихотворениях этих лет с мотивами
вакхического упоения жизнью, публицистичность — с лиризмом, традиционность — с
новыми романтическими веяниями («Кривцову», «К Чаадаеву»,
1818; «Дорида»,
1819; и др.). Наиболее значительным произведением этого периода стала сказочная
поэма с национально-исторической тематикой «Руслан и Людмила»,
ознаменовавшая начало перелома в русской поэзии (опубликована в 1820 г.).
Основный принцип ее построения — контрастное соположение несовместимых
жанрово-стилистических отрывков — вызвал яростные споры и неприязнь
литературных «староверов».
Политическая лирика Пушкина 1817—1820 гг. («Вольность», «К Чаадаеву», «Деревня»)
и его эпиграммы расходились во множестве копий. Не будучи членом тайного
общества декабристов, Пушкин стал выразителем устремлений целого поколения
дворянских оппозиционеров. Его неподцензурные тексты и скандальная репутация
вызвали крайнее недовольство императора, но под влиянием Карамзина Александр
принял относительно мягкое решение: в мае 1820 г. Пушкин, под видом
служебного перемещения, выслан на юг России.
Посетив по дороге к месту службы Кавказ и Крым, Пушкин поселился
в Кишиневе, где прожил около трех лет, выезжая оттуда в Каменку (под Киевом), в
Одессу и в Аккерман. В начале июля 1823 г. перевелся на службу в Одессу.
Во второй половине 1820 г. написаны романтические «южные» элегии («Погасло
дневное светило...», «Нереида», «Редеет
облаков летучая гряда...»), отразившие влияние антологической лирики Андре
Шенье. Пушкин мыслит себя поэтом-изгнанником, подобным Овидию, сосланному в те
же края из Рима («К Овидию»,
1821). В жизни Пушкина назревает духовный и психологический кризис, отраженный
в стихах, исполненных мрачного скепсиса («Свободы
сеятель пустынный», «Демон»,
1823).
Южная ссылка — период расцвета пушкинского байронизма,
сильнее всего проявившегося в созданных здесь поэмах, которые прочно утвердили
за Пушкиным славу первого русского стихотворца («Кавказский
пленник», 1820—1821; «Бахчисарайский
фонтан», 1823; «Цыганы»,
1824). Структура романтической поэмы создавалась путем перенесения принципов
элегии в эпический жанр с добавлением жанровых элементов «описательной поэзии».
Элегический герой попадал в ситуацию культурной инакости: подобно «восточным
поэмам» Байрона, «южные поэмы» Пушкина отвечали на один из главных запросов
романтизма — запрос на экзотизм и «местный колорит» (couleur local). Там же, на
юге, была написана поэма «Гавриилиада» (1821),
которая представляла собой кощунственно пародическое изложение библейских
событий, смешанных с откровенной эротикой, и по своей жанрово-стилистической
манере продолжала традицию «Орлеанской девственницы» Вольтера и «Войны богов»
Эвариста Парни.
28 мая 1823 г. Пушкин начал работать над своим главным
произведением — «романом в стихах» «Евгений Онегин»,
ставшим одним из ключевых текстов русской литературы. Работа над романом
продлилась более семи лет (он печатался отдельными главами с 1825 по
1832 г.; первое полное издание — 1833). «Евгений Онегин» опирался на всю
полноту европейской культурной традиции (от французской психологической прозы
XVII—XVIII вв. до романтической поэмы), в том числе опыты пародической
литературы, «остраняющей» литературный стиль (от ирои-комической и бурлескной
поэзии до байроновского «Дон Жуана») и сюжетное повествование (от Стерна до
Гофмана и того же Байрона). Вместе с тем роман был итогом всего предшествующего
пушкинского пути: «Кавказский
пленник» и романтические элегии подготовили тип героя,«Руслан и Людмила» —
стилистические контрасты и иронию, дружеские послания — интимность авторского
тона. Оставалось только изобрести специфическую строфу, без которой онегинское
повествование немыслимо.
Но «Евгений Онегин» был не только продолжением, но и
преодолением предшествующего опыта. Читатель не найдет в тексте традиционных
жанровых признаков: начала (ироническое «вступление» находится в конце седьмой
главы), конца, традиционных признаков романного сюжета и привычных героев. Все
виды и формы литературности обнажены, открыто явлены читателю и иронически
сопоставлены друг с другом, условность любого способа выражения насмешливо
продемонстрирована автором. Основой построения текста стали принципы совмещения
противоречий и множественности точек зрения (реального автора, повествователя и
персонажей), что было новым этапом по сравнению с романтическим слиянием точек
зрения автора и повествователя в едином лирическом «я». За такой организацией
текста лежало представление о принципиальной невместимости жизни в литературу,
о неисчерпаемости возможностей и бесконечной вариативности действительности.
В июле 1824 г. Пушкина, вследствие конфликтов с начальством,
исключили из службы и высылали в родовое псковское имение село Михайловское,
под надзор местных властей. В Михайловском Пушкин пишет центральные (3—6) главы «Евгения
Онегина», комическую поэму «Граф Нулин», изучает историю России, записывает
народные песни и сказки. Здесь же был создан ряд лирических шедевров («Сожженное
письмо», «Я помню
чудное мгновенье...», «19 октября»,
1825) и цикл «Подражания
Корану» (1824), где звучит тема пророческой миссии поэта. Манифестом
такого понимания поэтического творчества явилось стихотворение «Пророк» (1826).
Решающим моментом творческой эволюции Пушкина стала историческая трагедия «Борис
Годунов» (1825, полностью опубликована в 1831). Новый эстетический
ориентир для Пушкина — уже не Байрон, а Шекспир.
В начале сентября 1826 г., вскоре после восстания, казни и
ссылки декабристов, за Пушкиным «по высочайшему повелению» прибыл фельдъегерь, сопроводивший
его в Москву. Первые дни, проведенные в Москве, были днями торжества и триумфа.
Здесь Пушкин лично убедился в своей популярности в русском обществе.
8 сентября между поэтом и новым царем произошла беседа, в которой
Николай I объявил Пушкину «прощение» и пообещал быть его единственным
цензором. В «Стансах» («В
надежде славы и добра...», 1826) Пушкин советует Николаю следовать примеру
царя-преобразователя Петра I и призывает проявить милосердие к ссыльным. В
начале 1827 г. он тайно отправляет в Сибирь послание своему лицейскому
другу декабристу И. И. Пущину («Мой первый
друг...») и стихотворение «Во глубине
сибирских руд»; в стихотворении «Арион» (1827)
иносказательно говорит о себе как о певце декабризма. В конце 1820-х годов
углубляется интерес Пушкин к истории Российского государства и
преобразовательной деятельности Петра I. Петровской эпохе Пушкин посвятил
первый крупный опыт в прозе — неоконченный роман о своем предке «Арап Петра
Великого» (1827) и поэму«Полтава» (1828).
Слава Пушкина в это время достигает своего зенита. Однако
постепенно раскрывается сложность его политического и общественного положения:
он получает от властей выговор за чтение в кругу друзей неопубликованного «Бориса
Годунова», испытывает трудности, связанные с «высочайшей цензурой», и
стеснения в свободе передвижения. В 1827 г. началось следственное дело об
элегии «Андрей
Шенье», в котором подозревали отклик на расправу с декабристами, хотя оно
было написано до восстания. В 1828 г. было возбуждено дело о
принадлежности Пушкину«Гавриилиады»,
ходившей в анонимных списках. Спасло его лишь чистосердечное объяснение с
императором Николаем I, который установил, тем не менее, тайный надзор за
поэтом.
В 1829 г. Пушкин самовольно отправился на Кавказ, где шла
война с Турцией; дневник поездки (переработанный позже в «Путешествие в
Арзрум») сыграл важную роль в дальнейшем формировании принципов
Пушкина-прозаика, утверждавшего «точность и
краткость» как «первые достоинства прозы». На 1830—1831 гг. приходится
период активной деятельности Пушкина-критика (главным образом в «Литературной
газете», издававшейся его лицейским другом Дельвигом и закрытой в
1831 г.).
С наступлением духовной зрелости пришла тяга к размеренному
трудовому быту и семейным радостям. В 1829—1830 гг. Пушкин дважды сватался
к Н. Н. Гончаровой и добился согласия на брак. За несколько месяцев
до свадьбы, осенью 1830 г. он приехал по имущественным делам в свое нижегородское
имение Болдино, где задержался из-за угрозы эпидемии холеры. «Болдинская осень»
отмечена беспримерным размахом творческого вдохновения: за 3 месяца (с
3 сентября до 30 ноября) Пушкин создал около 50 выдающихся
произведений разных родов и жанров. Здесь был в основном завершен «Евгений Онегин» (приведенный
в окончательный вид через год, в октябре 1831 г.) и начата
литературно-полемическая автопародийная поэма «Домик в Коломне»,
написан прозаический цикл «Повести Белкина» и
драматический цикл так называемых «маленьких трагедий» («Скупой
рыцарь», «Моцарт и
Сальери», «Каменный
гость», «Пир во время
чумы»), создан ряд критических и публицистических статей и заметок, а также
около 30 лирических стихотворений, в том числе «Бесы», «Элегия»
(«Безумных лет угасшее веселье...»), «Румяный
критик мой...», «Заклинание», «Для берегов
отчизны дальной...», «Стихи,
сочиненные ночью во время бессонницы» и др. Стихотворной «Сказкой о попе
и о работнике его Балде» в Болдине начат цикл сказок (1830—1834), в
которых Пушкин впервые в полной мере продемонстрировал возможности
художественного освоения фольклора. Следующая завершенная пушкинская сказка («Сказка о царе
Салтане») была написана в 1831 г.
18 февраля 1831 г. в Москве Пушкин обвенчался с Гончаровой,
а 15 мая молодая семья переехала в Петербург. Намереваясь продолжить
занятия историей, Пушкин вновь поступил на государственную службу, чтобы
добиться доступа к историческим архивам, в частности, к архивным документам
петровской эпохи и времен Емельяна Пугачева. В 1832—1833 г. работал над
романом «Дубровский»,
но не окончил его. Оставив роман, обратился к эпохе пугачевского восстания и
приступил к исторической повести «Капитанская
дочка». Параллельно работал над историческим трудом о пугачевщине, собирал
документы, изучал архивные материалы; в августе и сентябре 1833 г. посетил
Оренбург, Казань и другие «пугачевские» места, беседовал с очевидцами.
1 октября 1833 г., на обратном пути с Урала, Пушкин вновь
приехал в Болдино. Полтора месяца «второй болдинской осени» — период нового
творческого подъема. Здесь Пушкин закончил «Историю
Пугачева», написал поэму «Анджело» (перевод
шекспировской комедии «Мера за меру»), начал переводить стихами замечательную
псевдофольклорную мистификацию Проспера Мериме «Гузла» — подражание иллирийским
народным песням (присоединив к ним переводы с сербского и несколько собственных
композиций на юго-славянские темы, Пушкин объединил их в цикл «Песни
западных славян»). Там же в Болдине написаны две стихотворные сказки («Сказка о рыбаке
и рыбке» и «Сказка о
мертвой царевне») и созданы такие вершинные произведения, как поэма «Медный Всадник» (опубликована
посмертно), повесть «Пиковая дама»,
стихотворение «Осень».
1833—1834 годы начинают последний, исключительно тяжелый
период жизни писателя. Художественные открытия зрелого Пушкина расцениваются
публикой, критикой и даже некоторыми друзьями как признаки «упадка» (лишь
немногие, в том числе Гоголь, понимают их значение). Уже «Полтава»,
которую Пушкин считал наиболее зрелой из своих поэм, по выходе в свет не имела
успеха. «Повести
Белкина» не произвели почти никакого впечатления в критике, отнесшейся
к этим опытам сжатого иронического повествования пренебрежительно. С переездом
Пушкина в Петербург начинается его личная трагедия, связанная с его отношением
к императорскому двору. Несмотря на обещание Николая I быть единственным
цензором Пушкина, цензура постепенно становится многослойной. Рождение детей и
светские обязанности потребовали больших расходов; Пушкин взял займы из
государственной казны, которые поставили его в унизительную зависимость от
властей. На просьбы об отставке и о разрешении уехать на время в деревню для
поправки имущественных дел царь ответил угрозой опалы и запрещения доступа в
архивы.
Художественное творчество Пушкина в последние годы
отодвигается на второй план, уступая место занятиям журналистикой и
историческими темами. Он готовит материалы для «Истории Петра», в
1836 г. начинает издавать журнал «Современник». Поэзию в значительной
степени вытесняет проза. Пушкин пишет философскую повесть «Египетские
ночи» (1835), заканчивает«Капитанскую
дочку» (1836). Единственный поэтический плод «третьей болдинской
осени» (1834) — «Сказка о
золотом петушке». Стихотворения последних лет — медитативная лирика нового
рода, отличающаяся трезвой повествовательной интонацией, лишенная традиционных
поэтических «украшений» («Пора, мой
друг, пора!..», 1834; «Полководец», «Странник», «...Вновь я
посетил...», 1835; «Когда за
городом, задумчив, я брожу...», 1836). Особое место в творчестве последнего
пушкинского года занимает «каменноостровский» философский лирический цикл («Отцы
пустынники и жены непорочны...», «Как с древа
сорвался предатель ученик...», «Мирская
власть», «Из
Пиндемонти») и примыкающее к нему стихотворение «Я памятник
себе воздвиг нерукотоворный...» — вольное подражание оде Горация «К
Мельпомене», ставшее поэтическим кредо и завещанием Пушкина.
В ноябре 1836 г. Пушкин получил по почте анонимный пасквиль,
оскорбительный для чести его жены и его самого. У него были серьезные основания
подозревать, что это плод великосветской интриги, в которой замешан поклонник
его жены, французский эмигрант Жорж Дантес. 27 января 1837 г. в
предместье Петербурга, на Черной речке, между Пушкиным и Дантесом состоялась
дуэль. Получив неизлечимое ранение в живот, после двух суток мучений Пушкин
умер. Тело его перевезено было в Святогорский монастырь (село рядом с
Михайловским, ныне поселок Пушкинские Горы Псковской области), где он и был
погребен 6 февраля.
ВОЛЬНОСТЬ
ОДА
Беги, сокройся от очей,
Цитеры слабая царица!
Где ты, где ты, гроза царей,
Свободы гордая певица?
Приди, сорви с меня венок,
Разбей изнеженную лиру...
Хочу воспеть Свободу миру,
На тронах поразить порок.
Цитеры слабая царица!
Где ты, где ты, гроза царей,
Свободы гордая певица?
Приди, сорви с меня венок,
Разбей изнеженную лиру...
Хочу воспеть Свободу миру,
На тронах поразить порок.
Открой мне благородный след
Того возвышенного галла,
Кому сама средь славных бед
Ты гимны смелые внушала.
Питомцы ветреной Судьбы,
Тираны мира! трепещите!
А вы, мужайтесь и внемлите,
Восстаньте, падшие рабы!
Того возвышенного галла,
Кому сама средь славных бед
Ты гимны смелые внушала.
Питомцы ветреной Судьбы,
Тираны мира! трепещите!
А вы, мужайтесь и внемлите,
Восстаньте, падшие рабы!
Увы! куда ни брошу взор —
Везде бичи, везде железы,
Законов гибельный позор,
Неволи немощные слезы;
Везде неправедная Власть
В сгущенной мгле предрассуждений
Воссела — Рабства грозный Гений
И Славы роковая страсть.
Везде бичи, везде железы,
Законов гибельный позор,
Неволи немощные слезы;
Везде неправедная Власть
В сгущенной мгле предрассуждений
Воссела — Рабства грозный Гений
И Славы роковая страсть.
Лишь там над царскою главой
Народов не легло страданье,
Где крепко с Вольностью святой
Законов мощных сочетанье;
Где всем простерт их твердый щит,
Где сжатый верными руками
Граждан над равными главами
Их меч без выбора скользит
Народов не легло страданье,
Где крепко с Вольностью святой
Законов мощных сочетанье;
Где всем простерт их твердый щит,
Где сжатый верными руками
Граждан над равными главами
Их меч без выбора скользит
И преступленье свысока
Сражает праведным размахом;
Где не подкупна их рука
Ни алчной скупостью, ни страхом.
Владыки! вам венец и трон
Дает Закон — а не природа;
Стоите выше вы народа,
Но вечный выше вас Закон.
Сражает праведным размахом;
Где не подкупна их рука
Ни алчной скупостью, ни страхом.
Владыки! вам венец и трон
Дает Закон — а не природа;
Стоите выше вы народа,
Но вечный выше вас Закон.
И горе, горе племенам,
Где дремлет он неосторожно,
Где иль народу, иль царям
Законом властвовать возможно!
Тебя в свидетели зову,
О мученик ошибок славных,
За предков в шуме бурь недавных
Сложивший царскую главу.
Где дремлет он неосторожно,
Где иль народу, иль царям
Законом властвовать возможно!
Тебя в свидетели зову,
О мученик ошибок славных,
За предков в шуме бурь недавных
Сложивший царскую главу.
Восходит к смерти Людовик
В виду безмолвного потомства,
Главой развенчанной приник
К кровавой плахе Вероломства.
Молчит Закон — народ молчит,
Падет преступная секира...
И се — злодейская порфира
На галлах скованных лежит.
В виду безмолвного потомства,
Главой развенчанной приник
К кровавой плахе Вероломства.
Молчит Закон — народ молчит,
Падет преступная секира...
И се — злодейская порфира
На галлах скованных лежит.
Самовластительный
Злодей!
Тебя, твой трон я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу.
Тебя, твой трон я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу.
Читают на твоем челе
Печать проклятия народы,
Ты ужас мира, стыд природы,
Упрек ты богу на земле.
Печать проклятия народы,
Ты ужас мира, стыд природы,
Упрек ты богу на земле.
Когда на мрачную Неву
Звезда полуночи сверкает
И беззаботную главу
Спокойный сон отягощает,
Глядит задумчивый певец
На грозно спящий средь тумана
Пустынный памятник тирана,
Забвенью брошенный дворец —
Звезда полуночи сверкает
И беззаботную главу
Спокойный сон отягощает,
Глядит задумчивый певец
На грозно спящий средь тумана
Пустынный памятник тирана,
Забвенью брошенный дворец —
И слышит Клии страшный глас
За сими страшными стенами,
Калигулы последний час
Он видит живо пред очами,
Он видит — в лентах и звездах,
Вином и злобой упоенны,
Идут убийцы потаенны,
На лицах дерзость, в сердце страх.
За сими страшными стенами,
Калигулы последний час
Он видит живо пред очами,
Он видит — в лентах и звездах,
Вином и злобой упоенны,
Идут убийцы потаенны,
На лицах дерзость, в сердце страх.
Молчит неверный часовой,
Опущен молча мост подъемный,
Врата отверсты в тьме ночной
Рукой предательства наемной...
Опущен молча мост подъемный,
Врата отверсты в тьме ночной
Рукой предательства наемной...
О стыд! о ужас наших дней!
Как звери, вторглись янычары!..
Падут бесславные удары...
Погиб увенчанный злодей.
Как звери, вторглись янычары!..
Падут бесславные удары...
Погиб увенчанный злодей.
И днесь учитесь, о цари:
Ни наказанья, ни награды,
Ни кров темниц, ни алтари
Не верные для вас ограды.
Склонитесь первые главой
Под сень надежную Закона,
И станут вечной стражей трона
Народов вольность и покой.
Ни наказанья, ни награды,
Ни кров темниц, ни алтари
Не верные для вас ограды.
Склонитесь первые главой
Под сень надежную Закона,
И станут вечной стражей трона
Народов вольность и покой.
ДЕРЕВНЯ
Приветствую тебя, пустынный уголок,
Приют спокойствия, трудов и вдохновенья,
Где льется дней моих невидимый поток
На лоне счастья и забвенья.
Я твой: я променял порочный двор цирцей,
Роскошные пиры, забавы, заблужденья
На мирный шум дубров, на тишину полей,
На праздность вольную, подругу размышленья.
Приют спокойствия, трудов и вдохновенья,
Где льется дней моих невидимый поток
На лоне счастья и забвенья.
Я твой: я променял порочный двор цирцей,
Роскошные пиры, забавы, заблужденья
На мирный шум дубров, на тишину полей,
На праздность вольную, подругу размышленья.
Я твой: люблю сей темный сад
С его прохладой и цветами,
Сей луг, уставленный душистыми скирдами,
Где светлые ручьи в кустарниках шумят.
Везде передо мной подвижные картины:
Здесь вижу двух озер лазурные равнины,
Где парус рыбаря белеет иногда,
За ними ряд холмов и нивы полосаты,
Вдали рассыпанные хаты,
На влажных берегах бродящие стада,
Овины дымные и мельницы крилаты;
Везде следы довольства и труда...
С его прохладой и цветами,
Сей луг, уставленный душистыми скирдами,
Где светлые ручьи в кустарниках шумят.
Везде передо мной подвижные картины:
Здесь вижу двух озер лазурные равнины,
Где парус рыбаря белеет иногда,
За ними ряд холмов и нивы полосаты,
Вдали рассыпанные хаты,
На влажных берегах бродящие стада,
Овины дымные и мельницы крилаты;
Везде следы довольства и труда...
Я здесь, от суетных оков освобожденный,
Учуся в истине блаженство находить,
Свободною душой закон боготворить,
Роптанью не внимать толпы непросвещенной,
Учуся в истине блаженство находить,
Свободною душой закон боготворить,
Роптанью не внимать толпы непросвещенной,
Участьем отвечать застенчивой мольбе
И не завидывать судьбе
Злодея иль глупца — в величии неправом.
И не завидывать судьбе
Злодея иль глупца — в величии неправом.
Оракулы веков, здесь вопрошаю вас!
В уединенье величавом
Слышнее ваш отрадный глас.
Он гонит лени сон угрюмый,
К трудам рождает жар во мне,
И ваши творческие думы
В душевной зреют глубине.
В уединенье величавом
Слышнее ваш отрадный глас.
Он гонит лени сон угрюмый,
К трудам рождает жар во мне,
И ваши творческие думы
В душевной зреют глубине.
Но мысль ужасная здесь душу омрачает:
Среди цветущих нив и гор
Друг человечества печально замечает
Везде невежества убийственный позор.
Не видя слез, не внемля стона,
На пагубу людей избранное судьбой,
Здесь барство дикое, без чувства, без закона,
Присвоило себе насильственной лозой
И труд, и собственность, и время земледельца.
Склонясь на чуждый плуг, покорствуя бичам,
Здесь рабство тощее влачится по браздам
Неумолимого владельца.
Здесь тягостный ярем до гроба все влекут,
Надежд и склонностей в душе питать не смея,
Здесь девы юные цветут
Для прихоти бесчувственной злодея.
Опора милая стареющих отцов,
Младые сыновья, товарищи трудов,
Из хижины родной идут собой умножить
Дворовые толпы измученных рабов.
О, если б голос мой умел сердца тревожить!
Почто в груди моей горит бесплодный жар
И не дан мне судьбой витийства грозный дар?
Увижу ль, о друзья! народ неугнетенный
И рабство, падшее по манию царя,
И над отечеством свободы просвещенной
Взойдет ли наконец прекрасная заря?
Среди цветущих нив и гор
Друг человечества печально замечает
Везде невежества убийственный позор.
Не видя слез, не внемля стона,
На пагубу людей избранное судьбой,
Здесь барство дикое, без чувства, без закона,
Присвоило себе насильственной лозой
И труд, и собственность, и время земледельца.
Склонясь на чуждый плуг, покорствуя бичам,
Здесь рабство тощее влачится по браздам
Неумолимого владельца.
Здесь тягостный ярем до гроба все влекут,
Надежд и склонностей в душе питать не смея,
Здесь девы юные цветут
Для прихоти бесчувственной злодея.
Опора милая стареющих отцов,
Младые сыновья, товарищи трудов,
Из хижины родной идут собой умножить
Дворовые толпы измученных рабов.
О, если б голос мой умел сердца тревожить!
Почто в груди моей горит бесплодный жар
И не дан мне судьбой витийства грозный дар?
Увижу ль, о друзья! народ неугнетенный
И рабство, падшее по манию царя,
И над отечеством свободы просвещенной
Взойдет ли наконец прекрасная заря?
К ЧААДАЕВУ
Любви, надежды, тихой славы
Недолго нежил нас обман,
Исчезли юные забавы,
Как сон, как утренний туман;
Но в нас горит еще желанье,
Под гнетом власти роковой
Нетерпеливою душой
Отчизны внемлем призыванье.
Мы ждем с томленьем упованья
Минуты вольности святой,
Как ждет любовник молодой
Минуты верного свиданья.
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
Недолго нежил нас обман,
Исчезли юные забавы,
Как сон, как утренний туман;
Но в нас горит еще желанье,
Под гнетом власти роковой
Нетерпеливою душой
Отчизны внемлем призыванье.
Мы ждем с томленьем упованья
Минуты вольности святой,
Как ждет любовник молодой
Минуты верного свиданья.
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
Комментариев нет:
Отправить комментарий